независимый военно-общественный журналъ
посвященный нуждамъ и интересамъ казачества
Наполеон и казаки.
(маленькая справка).
До конца ХVIII столетия Европа почти не ведала о боевых действиях казаков. Их считали полудикой ордой, варварами, неспособными к стойкой военной работе. Первым оценил их Наполеон, который в 1801 году уговорил Императора Павла отрядить Донское казачество в Индию „для уязвления Англии”. К сожалению, эта гениальная затея не удалась. Казаки успели дойти только до нынешнего Вольска Саратовской губернии, когда было получено известие о кончине Императора Павла и о возвращении их на родину.
Лет шесть спустя, Наполеону снова пришлось встретиться с казаками на полях Аустерлица, но уже не в качестве союзников, а как врагов своих. Он восторгался их лихостью и, как рассказывают современники, лелеял мысль организовать такое же смелое войско у себя во Франции. По этому поводу существует такой анекдот.
Когда, во время Тильзитского свидания, Император Александр представлял ему своих генералов, великий полководец обратился к донскому атаману Платову.
– Мой милый генерал, – сказал он Платову, – я так очарован вашими казаками, что желал бы иметь их в своей армии. Не можете ли вы сформировать мне хоть тысяч 20 казаков?
– Ваше Величество, – не сморгнув глазов ответил храбрый атаман, – пришлите ко мне на Дон 20 тысяч молоденьких француженок и через 20 лет вы получите 20 тысяч казаков!...
Смысл этого ответа ясен: казака нельзя создать искусственно; ему надо родиться таким, чтобы быть таким, сжиться, сплотиться с казачьей общиной и проникнуться ее духом, ее стремлениями, ее идеалами!..
Наступил тягостный для России 1812 год. Императору французов опять пришлось столкнуться с своими лихими противниками, которые дерзкими набегами наносили чувствительные уколы его передовым отрядам, а особенно арьергардам и обозам.
Как передавал мне недавно издатель „Русского Архива”, П. И. Бартенев, сохранилось письменное известие, будто, накануне вступления французских войск в Москву, Наполеон присылал к атаману Платову курьера с просьбой не помогать русским, а присоединиться к его армии, обещая за то казакам деньги, почести и славу.
Что сказал Матвей Иванович – неизвестно! Но едва ли мог быть благоприятный ответ!
Очевидно, припоминая времена смутные, великий полководец рассчитывал соблазнить казаков богатой добычей. Но он ошибся! Если казаки в былые годы и являлись иногда не совсем спокойными соседями русских поселений и, разгуливая по Волге и морям Каспийскому и Черному, громили торговые караваны; однако, в минуте всеобщего горя, в трудную минуту бедствий, они всегда прибывали первыми на защиту родины своей, Царя Белого, Руси-матушки и веры православной! Ничего не было обиднее для них в 1812 году, как поругание святынь, которое допустил творить своим солдатам Наполеон.
Когда неприятель вступил в пределы Русского государства и с высоты трона раздался (6 июня 1812 г.) призывный клич Царя, казаки, как один человек, от малого до старого, схватились за пра-прадедовское оружие. И потекли, как быстрый горный поток, вольные сыны степей биться с общим врагом. Донцы, Бугцы, Оренбуржцы, Тептяры, Украинцы, Черноморцы, Уральцы и Малороссийские казаки (Полтавск. и Черниговск. губ.) с башкирскими и калмыцкими полками доставили на театр войны, к концу сентября, более 80 тысяч вооруженных всадников.
С такой силой, конечно, трудно было бороться, расстроенным московским сидением, корпусам наполеоновских войск.
„Движение французской армии было замедлено казаками, – пишет в своих записках генерал Моран. – Отрезав ее от всякой помощи, они беспрестанно с остервенением нападали на ее фланги, подобно рассвирепевшим пчелам, бесчисленные уколы коих замучивают и обессиливают льва”...
И не только у себя в России, но даже в пределах Франции, где тамошним солдатам были знакомы окружающие местности, по которым наступали союзные войска, – казаки сумели однако окружить армию великого полководца непроницаемою сетью дозоров.
По словам Ле-Валетта, они били оружием, которое делало войну чрезвычайно опасной, в особенности для офицеров генерального штаба, отправляемых на рекогносцировки. Многие из них предпочитали доставлять свои рапорты, основывая их на показаниях крестьян, чем подвергаться в дали нападениям казаков. Одно только слово „казак” наводило ужас, как на офицеров, так и на французских солдат. „Поэтому Наполеон уже не мог знать истины. Гений Императора парализуется деятельностью казаков!”.
– „Разве этот факт ничего не значит?” – спрашивает генерал Ле-Валетт.
– Даже очень много значит! – ответим мы ему через сто лет.
Он значит то, что казакам нельзя давать хода; их надо затирать елико возможно, иначе они и в России смогут „парализировать” действия доморощенных гениев. У нас о казаках вспоминают лишь тогда, когда, как говорится, „придет узел к узлу”, когда надо спасать других!...
В нынешнем году Россия торжественно справила сотую годовщину Отечественной войны, отпраздновала и... замолчала. Казачьи полки не участвовали в этом торжестве потому, должно быть, что для них не наступило еще время вспоминать свою непобедимую славу.
Действительно, казачий праздник настанет лишь в 1914 году, когда сто лет назад (18 марта 1814 года)
казачьи полки, во главе союзных войск вступили в покоренный Париж.
Атаманы-молодцы и все великое Войско казацкое – не забывайте этот день! Говорите о нем детям и внукам вашим!
Но нам должно чем либо более существенным ознаменовать его! На Дону замышляют воздвигнуть памятник „казачьей славы”. Но я не ведаю, будет ли приведена в исполнение эта мысль! Зачем остановка? Или денег нет? Тогда кликните клич! Неужели те казачьи полки, которые участвовали в войнах 1812-1814 годов, откажутся принести на общее дело свои гроши?
Но и этого для такого великого события, полагаю, мало. Нам нужно соорудить такой памятник, где бы наши дети, внуки и правнуки заимствовали семена мудрости и корни боевой отваги... нам давно нужно иметь свой университет, такой, где бы наши юноши развивались и крепли в духе казачьем...
Так ли я говорю, братья-казаки?
П. Юдинъ.
