Степан Разин

---

І.

Исторический очерк.

(По запискам современников иностранцев: Олеария, Стрейса, Страуса, Конрада Самуэля и др., а также Д. Н. Попова, бывшего члена Имп. архиограф. Комиссии, — „История возмущения Стеньки Разина” и Костомарова — „Бунт Стеньки Разина”).

— 67 —

Известный донской атаман Степан Тимофеевич Разин, или как он называется в московских актах, — Стенька Разин, родился в одной из станиц г. Черкасска в конце двадцатых годов XVI столетия.

О детстве Разина не сохранилось на Дону никаких преданий. По запискам современников иностранцев, бывших в русской службе и неоднократно сталкивавшихся с казаками в Астрахани в 1669 г. Разин говорил о себе:

„Средь зарослей лугов, болот малодоступных
В первые свет увидел я в семье казацкой...
И волны бурные в осеннее ненастье
Меня заботливо с младенчества качали,
Как нянька нежная в широкой колыбели.
И светлые струи в весенний тихий вечер
Мой взор не раз ласкали с детства.
Как матери родной любовная улыбка...
И море синее средь бурь и непогоды
Меня вскормило мощной своей грудью
И сердце мне казацкое дало”.

— 68 —

По донским сказаниям, записанным современниками, Разин подростком участвовал в знаменитом „Азовском Сиденье”, в 1646 г. в морском походе казаков против крымского хана, а в следующем году в защите Черкасска от нападения азовцев, крымцев, ногайцев и черкесов. Хотя нападение это казаками было отбито, но многие смельчаки, ходившие на вылазки, в том числе и молодой Разин, попали в плен и два года томились в азовской земляной тюрьме. Наконец, смелому и изворотливому Разину удалось оттуда бежать.

В 1661 г. Разин, пользовавшийся в войске уже большою известностью, вместе с другим казаком Федором Буданом, ездил уговаривать калмыцких тайшей, кочевавших с своим народом за Волгой, служить русскому царю и имел в этом успех. (Акты Лишина, т. I стр. 72).

Осенью того же года Разин ходил на богомолье в Соловецкий монастырь, а в следующем году в Киев и Почаевскую Лавру, а потом и другие места. Вообще в то время он искрестил Россию вдоль и поперек, присматриваясь и изучая русскую жизнь. Первоначальная цель путешествия в Соловки и Почаев, надо полагать, была вызвана религиозным чувством. Замечено, что люди с широкой и недюжинной натурой, с мощным и неспокойным духом, проведшие всю жизнь в походах и кровавых сечах, в минуты раздумья и самоуглубления часто ищут утешение в религии. Часто такие лица, нередко даже с юношеских лет, а иногда после долгих жизненных треволнений, познав всю суетность земной жизни, тщету людской славы, доблестей и житейских удовольствий, идут в монастыри, бегут в леса и горы, уединяются в пещеры и делаются великими подвижниками, поражающими своей стойкостью в убеждениях, выносливостью и силой духа воображение обыкновенных людей, а потом возводятся ими в число святых.

— 69 —

Другие за свои убеждения и идеи идут на плаху, виселицу, на костер и даже на крест. Третьи, имея пытливый ум, горячее и впечатлительное сердце, а также и сильную волю, обыкновенно делаются реформаторами, проповедниками новых жизненных начал, защитниками обиженных и угнетенных, становятся в оппозицию существующего государственного или религиозного строя и проч. Когда же будут разожжены страсти и борьба взаимными жестокостями доведена до апогеи, в особенности, когда в эту борьбу будет замешана кровавая месть или личная кровная обида, то подобного рода борцы, если они еще стоят во главе народного движения, становятся беспощадными мстителями за свою поруганную честь или народные права и уже не дают пощады своим противникам.

К этой последней категории принадлежал и Разин. Пройдя всю Россию с юга на север и до западной границы, т. е. сделав пешком не одну тысячу верст, он своим пытливым умом и впечатлительным сердцем увидел и постиг весь ужас и безвыходное положение тогдашнего русского крестьянина, доброго и безропотного работника. Это положение крестьянства тем более сильней врезалось в душу свободолюбивого казака, не признававшего, как и все тогда на Дону, ни господ, ни рабов, где все были равны, все от рожденья братья. „Старшого нет у нас, – говорили казаки того времени, – а младший равен всем; воюем, миримся, дружим мы с кем желаем и власти над собой ничьей не признаем”.

Положение русского крестьянина в то время действительно было ужасное.

— 70 —

До 1592 г. крестьяне были людьми вольными и по праву, в определенный срок, переходили с земли одного господина на землю другого. Борис Годунов, желая угодить князьям и боярам и вообще всем дворянам, а также и высшему духовенству, указом своим укрепил крестьян на тех местах, где они жили. Строгость этой меры вскорости была несколько ослаблена, и прикрепление крестьян к земле удержалось только в имениях патриарших, митрополичьих, владычных, монастырских, бояр, дьяков, больших дворян и приказных людей, в имениях же детей боярских, жильцов, иноземцев, дворовых царских людей, подьячих всех приказов, стрелецких голов и толмачей, других приказных людей, — оставлен вольный переход. В смутное время бояре, присягая польскому королевичу Владиславу, выговаривали себе условие, „чтобы на Руси промеж себя крестьянам выходу не быти” (Ист. смут. врем. I прил. I). По избрании на царство Михаила Феодоровича, бояре и высшее духовенство, имевшие на дела большое влияние, старались удержать в полной силе указ Бориса Годунова о закреплении крестьян и возвратить в свои вотчины тех, которые ушли на другое место или бежали.

Уложением царя Алексея Михайловича 1649 г. крестьяне окончательно были прикреплены к земле, т. е. сделались собственностью господ, их холопами, даже хуже, их бесправными и безгласными рабами, сведенными на степень скота, с куплей и продажей, меной на предметы роскоши, собак и проч. Крестьянин принадлежал господину не только телом, но и душой; впрочем, души то в нем и не признавалось, — у него была, по мнению бояр, какая то другая душа, холопская.

— 71 —

Защиты крестьянам ждать было не откуда; все давило, все гнело его, духовенство же проповедовало: „Раб, повинуйся своему господину!”.

Хотя и был учрежден в то время Холопский приказ, куда каждый крестьянин мог принести жалобу на обиды от своего господина, но это была одна насмешка над личностью угнетенного человека: в приказе сидели те же господа-рабовладельцы, и по закону (Уложению) достаточно было одного отрицательного слова господина, чтобы жалоба холопа была опровергнута. Кто же при таких порядках мог осмелиться жаловаться? Суд, находясь в руках подобных лиц, был до крайности продажен. Они открыто продавали свои приговоры той из тяжущихся сторон, которая давала больше денег. (Костомаров).

За убитого крестьянина отдавали живого, точно также, как за убитого быка отдают другую такую же скотину. За неявкой на службу в срок дворянина или сына боярского, хватали его людей, сажали в тюрьмы, били и истязали до тех пор, пока явится их господин. По приказанию своего господина крестьяне нападали на людей его противника, били и грабили их и никто не мог ослушаться. Посады и черносотныe села были обременены бесчисленными повинностями и налогами. Они платили царскую дань, полоняночные деньги (для выкупа пленных), четвертные, пищальные и другие и в то же время отбывали множество повинностей или натурою, или давали на то деньги, например: возили дрова на казенные заводы, строили города, крепости, царские и боярские терема, поставляли подводы для гонцов, шли по приказанию сторожами в тюрьмы и проч. Тяжелое было то время и бесправное. „Удивительно, — писал современник-иностранец –– как люди могут выносить такой порядок, и как правительство, будучи христианским, может быть им довольно?” (Фледчер, 33, изд. 1591 г.).

— 72 —

Весь этот государственный строй поразил вольного и свободолюбивого казака. Какие думы в то время волновали ум Разина, трудно сказать.

В 1665 г. Разин с двумя своими родными братьями Иваном и Фролом участвовал в рядах вспомогательного конного отряда казаков, состоящего из 5 полков, в армии русского князя Юрия Долгорукова, действовавшей против Польши. Вот тут-то и случилось обстоятельство, толкнувшее, вернее, ускорившее ход событий, героем которых явился грозный поборник народных прав Степан Разин. Дело в следующем.

Казаки в то время считали свою службу Москве не обязательной, а добровольной, „по воле, за так, за нет, за честь одну казачью”, или как они любили выражаться —„с травы, с воды”, а потому, с приближением осени, решили возвратиться на Дон. Один из полков их, бывший под командой полковника Ивана Разина, двинулся в путь, но был силой остановлен Долгоруким, и Иван Разин на глазах братьев и казаков был повешен.

Такая картина, как позорная смерть лучшего из свободолюбивых сынов Тихого Дона, пожелавшего на деле стать за свои исконные казачьи права, произвела сильное впечатление на умы казаков, в душе же Степана Разина подняла целую бурю и сделала для него ненавистным и самое имя Москвы. Тогдашняя Москва в своем самомнении и абсолютизме не знала, с кем имеет дело, и какая страшная сила таится в этом свободолюбивом и гордом народе, каким были Донские казаки того времени, и даже не могла предполагать, во что обойдется ей такой необдуманный поступок князя Долгорукова, дерзнувшего попрать казачьи права.

— 73 —

Степан Разин былъ выше среднего роста, с темными, курчавыми волосами, чрезвычайно крепкого сложения, предприимчивой натуры, гигантской воли и порывистой деятельности. Бороды он не носил; длинные с красивыми изгибами усы спускались в стороны. Взгляд его приводил в трепет самих его сподвижников, людей, как известно, не с очень нежными нервами. В черных глазах его горел высокий ум, была видна жестокая, непреклонная воля, было что-то страшное и обаятельное. Каждое движение его нахмуренных бровей заставляло дрожать самых храбрых. Всякий видел в нем присутствие какой-то необъяснимой, „стихийной” силы. Он весь был живое воплощение беззаветной удали и ничем несокрушимой энергии. Движения его были резки и быстры, голос громок и внятен. Вольное казачество он любил до самозабвения и в речах своих казаков называл не иначе, как братцы, товарищи и други.

Порой своенравный и упорный в предпринятом раз намерении, то мрачный и суровый, то разгульный до бешенства, то преданный пьянству и кутежу, то готовый с нечеловеческим терпением переносить всякие лишения, Разин сгруппировал вокруг себя все недовольное Москвой и тогдашним войсковым атаманом Корнилой Яковлевым бездомовное или так называемое „голутвенное” казачество и объявил „месть и месть” Москве, мстить во что бы то ни стало, и за поруганную честь и кровь казачью, и за разоренный и обращенный в холопов голодный, русский народ.

—74 —

Все что стояло выше его, все, что властвовало и распоряжалось народом, воеводы, бояре, дьяки и подьячие, а также и высшее духовенство, было ему ненавистно, все же обездоленное, униженное и забитое находило в нем защитника и покровителя. „Я иду бить воевод, бояр и приказный люд, с своим же братом мужиком поделюсь последней крохой хлеба”, говорил он народу. В его словах было что то обаятельное, демоническое и при том что-то властное и магическое; народ верил в него, беспрекословно подчинялся и шел за ним, как за своим вождем. Закон, общество, церковь, все что веками сложилось в московском государстве под влиянием византийского культа, основанного на абсолютизме, лицемерии и ханжестве, им отвергалось и попиралось.

— На что нам церкви? — говорит Разин в казачьем кругу. — Молись где хочешь, свет велик! К чему попы? Венчать вас что ли? Не всель равно: станьте по паре подле вербы, да пропляшите вокруг нее, — вот и повенчались!

Эта на первый взгляд дикая проповедь, однако, имеет свое историческое объяснение. В старинных преданиях южных славян и былине о Дунае Ивановиче есть указания, что среди этого народа существовал древний обычай венчаться вокруг вербы или ракитового куста.

Тут они обручались,
Круг ракитова куста венчались,

говорится в старинной народной песне.

Об обычае венчания, существовавшем до половины ХVІІІвека среди Донских казаков, вернее — заключения гражданского брака, без попа, на станичном сборе, с соблюдением некоторых обрядов, или вокруг телеги на базаре или ярмарке, говорят в своих исторических записках и Евлампий Котельников и священник Пивоваров.

— 75 —

Следовательно, обычай этот не выдуман Разиным, а взят им из древних народных преданий, а потому и нашел среди казачества того времени много подражателей. Молодежь охотно становилась парами возле дерева и по данному знаку все плясали вокруг него, присутствовавшие же объявляли им, что они муж и жена.

Но дело не в древнем обычае венчания и в его восстановлении. Цель Разина была совсем другая.

Казаки от природы были религиозны и высоко чтили духовный сан, в особенности высший. Эту религиозность они отчасти заимствовали от греков, с которыми имели сношения в течение многих веков, отчасти их наталкивали на это постоянные битвы с неверными, опасности морских походов и вообще ожидание ежеминутной смерти.

При образовании казацких общин и основании в XVI в. по Дону городков, в каждом из них строились часовни и церкви. Во время „Азовского Сиденья” казаки дали обет построить в Черкасске соборный храм во имя Воскресения Господня, что и исполнили. Священников и других духовных лиц казаки всегда выбирали из своей среды и посылали их для рукоположения в Рязань, Киев, Москву и другие города. Получив духовный сан, священники эти возвращались на Дон в свои городки и уже никаких связей с московским духовным начальством не имели, а вполне зависели от станичного или войскового круга. Какого либо влияния московских патриархов на своих духовных лиц казаки не желали, так как считали себя народом вполне самостоятельным и независимым.

— 76 —

Но не смотря на это, авторитет московских патриархов, Филарета и в особенности Никона, высоко чтился ими и имел большое влияние на их религиозное чувство. Это влияние сознавал и сам Разин, а потому и старался, если не подорвать его окончательно, то ослабить, проповедуя гонение на попов и на высшее духовенство, и в этом имел значительный успех. Однако же в своих речах к народу он не касался открыто престижа верховной власти, так как хорошо знал, что в этом он не найдет сочувствия в казаках и далее среди необузданной голытьбы. Имя царя было священным на Дону, даже для самой крайней вольницы, своевольных же бояр и гордых князей ненавидели многие. Так, например, казаки в войсковом кругу в Черкасске в 1630 г. убили и бросили в Дон царского посла Карамышева только за то, что он позволил себе при чтении в грамоте царского титула не снять своей боярской шапки; это было большое оскорбление для казачества. Бояр, князей и приказный люд казаки считали врагами не только народа, но даже и самого царя. Разин говорил в войсковом кругу: „Бояре обманывают царя, вот почему он не видит и не слышит народного стона. Идем за царя против бояр!”'.

И казаки пошли.

Перед походом на Москву Разин намеревался в союзе с запорожцами „обшарить” берега Крыма и Турции, чтобы добыть себе славы и почестей, а главное — богатств, но Корнила Яковлев, верный наказу Москвы „не задирать крымцев и турок”, с которыми был в то время мир, не пустил его, поставив сильные отряды у Мертвого Донца, у Башен Каланчинских и в Казачьем Ерике, и Разин, не желая понапрасну проливать казачью кровь, бросился на Волгу, а оттуда в Каспийское море.

— 77 —

Поход Разина на Москву, окончившийся неудачей, известен всем. В этом походе участвовало до 10 тыс. донских казаков и до 2 тысяч запорожских с атаманом Бабою. Но главную силу этого похода составляли крестьяне, вставшие по кличу Разина от нижней и до верхней Волги и по ее притокам. Воззвания Разина открыто читались далее на площадях Москвы, а эмиссары его проникли еще дальше, так что мятеж откликнулся даже в Соловках. Но Симбирская катастрофа, где казаки бесплодно провели около месяца, осаждая крепость и в то же время дозволив скопиться московским войскам в Казани, навсегда разрушила дело, предпринятое Разиным. В сражении с московскими войсками, обученными уже по западному образцу, 1-го октября 1670 года Разин был тяжело ранен саблей в голову и пулей в ногу, и в ночь 3-го октября казаки, оставив на произвол судьбы своих союзников крестьян, на стругах пустились вниз по Волге, увлекши с собой и тяжело раненого атамана. Новые воззвания Разина как к Донским казакам, так и к крестьянам уже не имели успеха, и он 14 апреля 1671 года был арестован в своем укрепленном лагере Кагальнике, близ нынешней Богоявленской станицы 1-го Донского округа, с братом Фролкой, войсковым атаманом Корнилой Яковлевым, его крестным отцом, а в конце того-же месяца отправлен в Москву, где и четвертован 6-го июня 1671 года.

„И скатилась с плеч казацких
Удалая голова”.

— 78 —

Народ считал Разина за чародея и чернокнижника, а потому все верили, что его не могут держать ни стены, ни железо. Вот почему казаки после ареста Разина в Черкасске сковали его освященной цепью и содержали в церковном притворе, вполне надеясь, что только сила святыни уничтожить его волшебство. Цепи эти, тяжелые наручники с заклепками, которыми руки были скованы назади, и толстая цепь для туловища и до сих пор находятся вделанными в правую сторону притвора Старочеркасского собора.

Вслед за Разиным один за другим погибли и его сподвижники. Некоторые из них были убиты при взятии Кагальницкого городка (Акт. Арх. Эксп. 234), другие при взятии Астрахани московскими войсками летом 1671 г.. Лазарка Тимофеев, приближенное лицо и „товарищ Разина”, как говорится в грамоте от 27 августа 1671 г., (Акты Лишина, т. I стр. 78). был арестован казаками и отвезен в Москву атаманом Степаном Поздеевым, где и казнен. Только Ларка Хренов, видный деятель этой эпопеи, ревностный исполнитель воли Разина, гибкая и поэтическая натура, после разорения Кагальника, бежал в Азов и оттуда в Турцию, а потом, боясь выдачи турецким султаном Москве, которая долго вела по этому делу переписку и даже снаряжала специальные посольства во Царь-Град, перебрался в Италию. Дальнейшая судьба его не известна.

Когда дело было уже проиграно и Кагальницкий городок был окружен казаками, преданными Москве, Ларка Хренов говорил Разину: „Степан, уйдем в Азов... За Сал и степью к утру будем там. Тебя убьют иль выдадут Москве, а там тебя не пощадят!”

— 79 —

— Я дело там затеял, на Руси... а жизнью я не дорожу, — отвечал Разин. — Пусть видит весь народ крещеный, что за него я голову сложил... Пусть помнит он свою свободу и за нее погибшего борца, Степана Разина, донского казака. Пусть там меня казнят, пусть колесуют, пустъ тризну справят там по мне и посмеются все над волею донцов, упьются кровью пусть народной, но верь, мой призрак грозный всегда и вечно будет жить и вечно страшен будет им, рабовладельцам-палачам. Я не умру и вечно буду жить в душе народной. И вновь воскресну я, восстану с новой силой, узнают вновь они меня, Степана Разина!.. А вы бежите все в Азов, в Царь-Град, на край хоть света, а я пойду в Москву... Меня торжественно сановные бояре встретят там и почесть должную окажут. Дороги все открыты вам, а мне осталась лишь одна, дорога на Москву, на эшафот и плаху. Я в жертву принесу себя за мир крещеный, за Тихий Дон и за народную свободу там, в Москве, на площади средь диких возгласов бояр под стон народный. Не смог я дело совершить, пусть сделает другой, не тот, так третий, а уж погибнуть не должно в народе сделанное мною. Иду туда один. Пусть выдадут Москве, пусть продадут... я это знал давно и не страшусь идти на казнь...

И так Разин был арестован Донскими казаками и выдан Москве, так как партия преданных московскому правительству оказалась сильней.

— Вот, брат, это ты виною нашим бедам, —говорил с огорчением Фролка Степану Разину на пути в Москву.

— Никакой беды нет! Нас примут почетно, самые болышие господа выйдут на встречу посмотреть на нас. — отвечал Разин.

— 80 —

И действительно, Москва встретила братьев с большими почестями.Степан был еще одет в свое дорогое казачье платье; с него сняли его и одели в лохмотья. Из Москвы привезли большую телегу с виселицею. Разина поставили на телегу и привязали цепью за шею к перекладине виселицы, а руки и ноги прикрепили цепями к телеге. Фролку привязали к телеге цепью за шею, и он бежал за нею, как собака. (Костомаров).

В такой триумфальной колеснице Степан Разин среди тысячной толпы народа въехал в столицу Московского государства 4 июня 1671 года. Разин стоял с хладнокровным видом, опустив глаза, как бы стараясь скрыть от всех, что у него было на душе.

На допросе в земском приказе Разин с гордым видом молчал.

Под несчетными ударами кнута, от чего кожа вздувалась и лопалась, и на дыбе, когда руки выходили из суставов и становились вровень с головою, Разин гордо молчал и не испустил ни одного стона.

Связанный по рукам и ногам, вися на бревне, продетом под руки и ноги, и жарясь на горящих угольях, Разин молчал. Ему обрили макушку и лили на нее по капле холодную воду... Били со всего размаха поленом по ногам... Разин стоически перенес все эти мучения и не произнес ни одного слова, только заскрежетал зубами и выплюнул сломанные зубы на пол. Все тело его представляло безобразную, багровую массу волдырей и ран. И несмотря на это, Разин, лежа прикованный к стене на соломе в смрадном подземелье, нашел еще силы, как говорит предание, петь свои заунывные донские песни:

— 81 —

Ах туманы, вы, да туманушки,
Вы туманушки непроглядные,
Как печаль-тоска вы, туманушки,
Добру молодцу ненавистные!
Не подняться вам, знать, туманушки,
С моря синяго выше гор крутых,
Не отстать тебе, злой кручинушке,
От ретиваго сердца молодца.

И даже оставшимся от его пыток углем написал на каменной стене сложенную им самим песню:

Схороните меня, братцы, между
трех дорог...

Чего же добивались бояре, пытая Разина? Современники говорят, что сознания своих вин. Но ведь вины его против правительства были очевидны. Дело совсем не в этом. От него добивались указания, где он зарыл несметные сокровища, добытые им в Перми и Астрахани. А сокровища эти, как говорят современники, были действительно громадны. Одно из сказаний, сохранившееся на Дону и смутно упоминаемое Стрейсом, говорит, что Разин, по возвращению из Персидского похода, со своими есаулами Иваном Черноярцем, Лазарем Тимофеевым и Ларионом Хреновым все богатства, состоящие из золота, серебра, дорогого оружия и драгоценных камней зарыл где-то близ Кагальницкого городка, если не в нем самом. Остальные казаки о месте этого клада не знали, хотя ни для кого не было секретом, что богатства эти где то зарыты атаманом про черный день. Иван Черноярец был убит, Разин и Тимофеев казнены в Москве, а Хрeнов убежал за границу и на Дон уже не возвращался.

— 82 —

Таким образом клад Разина до сих пор не розыскан.

6 июня Разина вывезли на лобное место с братом Фролкой. Тысячи народа собрались смотреть на кровавое зрелище. Прочитали приговор об его винах. Разин слушал спокойно, с гордым видом. Палач взял его под-руки. Степан перекрестился на церковь Покрова Пресвятыя Богородицы (Василия Блаженного), поклонился на все четыре стороны и громко сказал народу: „прости!”

Палач отрубил ему сначала правую руку по локоть, потом левую ногу по колено. Разин при этих страданиях не издал ни одного стона, не показал даже знака, что чувствует боль. Он, говорит современник Конрад Самуэль, как-будто хотел показать народу, что мстит гордым молчанием за свои муки, за которые не в силах уже отомстить оружием.

Видя страдания брата, Фролка лишился последнего мужества и громко закричал:

— Я знаю государево слово!

— Молчи собака! — сказал Разин.

Это были его последние слова. Палач отрубил ему голову. Туловище его рассекли на части и воткнули на колья, как и голову, а внутренности бросили собакам.

Так погиб буйный донской казак, дерзнувший померяться оружием с сильным уже в то время Московским Государством.

---

В начало страницы
Песни о Разине.
На главную страницу сайта